Убьем в себе Додолу - Страница 28


К оглавлению

28

— Раздевайтесь до трусов, Свет.

Свет послушно скинул башмаки и одеяние воспитанника. Пол был теплым на ощупь. Как в бане.

— Ложитесь на стол.

Свет взгромоздился на стол и разочарованно вздохнул. Тайна исчезла: ему предстоял обычный медицинский осмотр. Так оно и случилось. Мать Ясна положила ему на грудь руки, и Свет непроизвольно поежился: руки колдуньи были изо льда. Словно прикосновение зимы… Свет закрыл глаза, привычно отринул все мысли. Волна холода прошла по его телу, и мать Ясна сказала:

— Все в порядке. Вы абсолютно здоровы.

Свет слез со стола, взялся за свой балахон и разочарованно воскликнул:

— А как же испытание Додолой?

Мать Ясна улыбнулась. Глаза ее потускнели, перестали быть глазами ведуньи, но зато в них появилось что-то иное, странное и непонятное.

— Пройдите вот туда, — мать Ясна указала на некрашеную дверь, — и хорошенько вымойтесь.

Свет открыл дверь. За нею была баня, но баня не обычная, совершенно не похожая на ту, в которой мылись воспитанники. Здесь вместо камня вокруг было сплошное дерево. В углу рядом с полком стояла пышущая жаром каменка, но запаха дыма не было. Зато баню наполнял какой-то другой запах, пряный, волнующий, таинственный. На широкой скамейке у стены расположилась деревянная шайка, а на стене висел березовый веник. В углу, у скамейки, лежали вверх дном еще несколько шаек.

Свет скинул трусы, повесил их на гвоздик. Взял шайку и набрал из бака воды. Вода была в самый раз — горячая, но не кипяток. Свет вдруг ощутил восторг — ему показалось, что когда-то, давным-давно, он уже мылся в такой бане. И рядом был отец, но не отец Ходыня, а папа…

Откуда-то потянуло холодком.

— Ну как вы тут?

Свет стремительно оглянулся и оторопел: перед ним стояла обнаженная мать Ясна. Улыбаясь, она подошла к нему, опустила в шайку с водой шуйцу. Свет смотрел во все глаза — тело у матери Ясны было белым и каким-то круглым. Но не в этом было главное отличие от тела Света. На груди у матери Ясны виднелись две шарообразные выпуклости, центр каждой выпуклости украшал коричневый кружок с небольшим холмиком. А внизу живота росли черные кудрявые волосы. И больше не было ничего…

Мать Ясна плеснула на Света горячей водой, взяла в руки веник, опустила в шайку. При каждом движении выпуклости на ее груди колыхались из стороны в сторону, маленькие коричневые холмики на них явно выросли.

До сих пор, в понимании Света, женщины отличались от мужчин только более тонкими, похожими на мальчишеские голосами. Да и то не всегда.

Оказывается, широкие одеяния волшебников много чего скрывали.

— Что это? — Свет обрел наконец дар речи.

Мать Ясна улыбнулась странной улыбкой:

— Это перси.

— А зачем они?

Мать Ясна взяла еще одну шайку, набрала из бака воды и вылила на себя. Вода сбегала с плеч на эти самые «перси» и двумя струями стекала на пол.

— Мы будем мыться вместе, — сказала мать Ясна, и Свет понял вдруг, что она не знает, как ответить на его вопрос. А может, попросту не желает отвечать.

Тогда он задал другой вопрос:

— А где же ваш корень?

— У меня его нет.

— А как же вы писаете?

— Полезай на полок, — сказала мать Ясна, и Свет понял, что не дождется ответа и на последний вопрос.

Он вздохнул и забрался на полок, окунувшись в восхитительный жар. Мать Ясна уселась рядом, коснулась Света горячим упругим стегном, протянула ему веник.

Они отхлестали друг друга веником, и это тоже было восхитительно. А потом мать Ясна намылила мочалье, и Свет начал мыть ее. Спина у матери Ясны была гладкой, попка упругой, а «перси» тяжелыми и скользкими. Свет тер их мочальем, и они все время стремились убежать из-под рук в сторону. Душу Света томили какие-то неясные желания: то вроде бы хотелось коснуться похожих на большие соски коричневых холмиков на персях матери Ясны, то вроде бы стоило погладить ладошкой ее живот. Но эти желания, едва оформившись, вдруг вытеснялись чем-то другим, непонятным, но знакомым, давно забытым, но близким. Смутное воспоминание бередило сердце, и Свет пытался понять его, и смывал мыльную пену с тела матери Ясны уже автоматически, как мыл спину в бане тому же Репне Бондарю.

А потом за мочалье взялась мать Ясна. Она терла Свету спину, и вместе с мочальем его кожи касались упругие перси. Потом она вымыла ему корень, и в душе Света вновь проснулись смутные желания — он даже провел мокрой рукой по щеке матери Ясны, но так и не понял, для чего это сделал. А потом мать Ясна принялась мыть ему голову, и вновь неоформившееся воспоминание вытеснило из души все желания, кроме одного: вспомнить. В сознание билась мысль, что все это мать Ясна делает неспроста, что, возможно, это не подготовка к испытанию, а само испытание, но все было неважно. А важно было вспомнить.

И когда мать Ясна, окатив Света водой из шайки, на секунду прижала его голову к своей левой перси, он вспомнил.

Голод, страшный голод, смертельный голод… Прикосновение к щеке чего-то теплого и упругого, пахнущего вкусно-вкусно… Поворачиваем голову, в губы попадает твердое, и голод отступает… Он вспомнил все ясно и отчетливо, как будто происходило это с ним совсем недавно. И происходившее не имело никакого отношения к порозовевшему телу матери Ясны.

— Мама, — прошептал он. — Мамочка!

Перси матери Ясны затанцевали перед его глазами, неоформившиеся желания, вызванные близостью обнаженного женского тела, умерли, и он окунулся во мрак…

Очнувшись, он услышал певучий женский голос:

Как да вдоль по ре-эче-эньке Как плыла лебе-оду-ушка.

Как да мово ми-ило-ого Увели в нево-олю-ушку…

28