Убьем в себе Додолу - Страница 34

Дядя Берендей опешил. А потом сказал:

— Не дело служанки оценивать гостей хозяина…

— А с какой стати она здесь появилась? — оборвала его Забава. — Еще ни разу у нас в гостях женщин не было!

Дядя Берендей вдруг улыбнулся:

— Была одна. Еще до вашего здесь появления. Выдавала себя за графиню. Оказалась варяжской лазутчицей. Хозяин и вывел ее на чистую воду.

Но Забава гнула свою линию:

— А чего он тогда ей улыбался? Я ни разу не видела, чтобы он хоть кому-либо улыбался. Разве что Кудеснику своему разлюбезному… Нам, во всяком случае, — точно ни разу.

— О боги! — Дядя Берендей всплеснул руками. — Когда вы наконец перестанете верить своим сказкам?.. Да не улыбался он ей! Волшебники вообще никогда никому не улыбаются. Даже друг другу. — Дядя Берендей взял Забаву за руку. — Он токмо ИЗОБРАЖАЛ улыбку. И помяните мое слово, нашей гостье эта его улыбка еще боком выйдет, не иначе. Той лжеграфине он тоже улыбался. А потом ее бросили в острог… Так что можете умерить свою ревность.

Ревность Забава умерила. Она вспомнила, что улыбка хозяина и в самом деле напоминала странную гримасу. Просто ярость залепила ей, Забаве, очи. Нет уж, упаси, Свароже, увидеть когда-нибудь такую «улыбку», адресованную кем угодно лично ей! Уж лучше ненависть, чем подобная «приветливость»!

— Что же мне с вами делать? — сказал дядя Берендей. — Ведь дойдет с вами до беды.

Забава мягко высвободила руку из широкой дядиной ладони. И сказала:

— Не надо со мной ничего делать. Я сама с собой все сделаю.

И уже выйдя из комнаты, поняла, что ее последняя фраза прозвучала достаточно двусмысленно.

Портной сдержал слово, данное Берендею: к ужину Вера спустилась в трапезную.

Свет быстро убедился, что деньги будут заплачены не зря. Голубое платье, усыпанное бисером и украшенное легкими франкскими кружевами, выглядело очень шикарно. По-видимому, это понимала и сама Вера. В ее движениях вдруг появилась уверенность, этакая плавность и, пожалуй, даже княжественность. А Свет легко убедился, что его гостья умеет носить красивые вещи. И если это не присущий некоторым женщинами врожденный талант, то значит, с красивыми вещами ей встречаться приходилось. Вывод напрашивается сам собой — амнезию ее нельзя назвать полной. Во всяком случае, уголок мозга, отвечающий за женственность, она не затронула.

Впрочем, Света ее женственность не интересовала, он отметил эту особенность девицы только в связи с пресловутой амнезией. И предстоящий ужин был не просто привычной вечерней трапезой, он должен был стать поединком между прикидывающейся больною подозреваемой и следователем. Если, конечно, наличие в этом доме подозреваемой не является плодом больного воображения хозяина…

Для начала он решил ее поразить.

Она еще не подошла к столу, когда Свет стремительным движением выдвинул гостевой стул. По меркам словенской знати это было проявление величайшего уважения. В доме какого-нибудь посадника оно стало бы нормальным жестом по отношению к женщине-гостье. Но не в доме чародея… Даже Берендей поразился неожиданному поступку хозяина. Забава же и вовсе стала чернее тучи.

Однако дальнейшее поразило их еще больше. Гостья приняла необычное поведение хозяина как должное, величественно кивнула Свету, неторопливо села и не сделала ни малейшей попытки водрузить на стол локти. Увидев потрясенные лица прислуги, спросила:

— Я что-нибудь не то сделала? Извините, ради бога! Я, к сожалению, забыла все правила поведения за столом.

Свет отметил про себя киевское выражение «Ради бога» и сказал:

— Ничего страшного, сударыня, не обращайте внимания.

— Ну нет, — решительно сказала Вера. — Если учиться заново манерам, так не откладывая… Что я неправильно сделала?

Свет посмотрел на Берендея, но чем мог помочь эконом своему хозяину в нынешней ситуации?.. И Свет решил сказать правду:

— Сударыня, вы сделали все правильно. Надеюсь, если так пойдет и дальше, ваша память восстановится достаточно быстро.

Но она не уловила скрытого смысла, улыбнулась:

— Как было бы хорошо, если бы ваши слова стали истиной!

Свет сел напротив гостьи и велел подавать. Пока прислуга суетилась вокруг стола, он изучал ауру Веры.

Аура сегодня была такой же, как и вчера. Перед Светом явно сидела волшебница, и от волшебницы этой не исходило ни малейшей угрозы. А вот любопытство исходило. Впрочем, о любопытстве говорила не аура, любопытство светилось на лице паломницы.

По-видимому, заклинание, включающее Зрение, переполнило чашу: Свет ощутил нарождающееся в душе раздражение. Но сегодня духу Перуна поддаваться было нельзя, и он сказал:

— Приятного аппетита!

— Приятного аппетита! — отозвалась Вера.

Принялись за трапезу. Сегодня Касьян приготовил форшмак и зайца, тушеного в сметане. Была также цветная капуста в кляре и паштет из печенки. На сладкое — желе из клубники и клюквенный мусс. Ну и какой же ужин без булочек-шанежек, ореховых трубочек и медовой коврижки! Подали и медовуху.

Поначалу трапезничали в привычном для Света молчании. Вера только посматривала по сторонам. Свет же, со своей стороны, хотел, чтобы разговор начала именно гостья: иногда первые слова человека в состоянии расслабленности дают больше информации, чем не один десяток допросов. Если, конечно, допрос не проводится по полной форме. Впрочем, после проведенного по полной форме допроса с человеком за одним столом не посидишь — аппетит пропадет даже у самого голодного и толстокожего.

— А вы любите поесть, — заметила наконец гостья, неторопливо работая вилкой и ножом. — И как все вкусно!